Эрик посмотрел на меня с любопытством.
— Но это не тот ответ, которого вы ждали.
— Не знаю. В последнее время мне довелось услышать много нового. Вот я и подумала, что в этом нужно разобраться.
Вполне возможно, что Джером сказал правду: смерть Дьюана оказалась делом рук фанатичного охотника на вампиров, а предупреждение, данное Хью и мне, было всего лишь данью учтивости, продиктованное желанием избавить нас от чувства неловкости. И все же я не могла выбросить из головы мысль, что Джером обладает какой-то неведомой нам информацией и что Коди преследователь не почудился.
Наверное, вид у меня был недовольный, потому что Эрик с явной неохотой предложил:
— Знаете, я могу заглянуть в дополнительные источники. То, что я не слышал об охотниках, способных причинить вред другим бессмертным, еще не значит, что их не существует.
Я кивнула.
— Спасибо. Буду очень признательна.
— Возможность помочь такому человеку, как вы, для меня награда. Если хотите, я поищу, всю имеющуюся информацию об охотниках на вампиров. — Он сделал паузу и продолжил, тщательно подбирая слова: — Если бы такой человек существовал, об этом знали бы местные оккультные сообщества. Ему пришлось бы покупать припасы, задавать вопросы. Такие создания не могут остаться незамеченными.
Тут я замешкалась. Джером велел нам соблюдать осторожность. Я была уверена, что он не одобрил бы мою инициативу, а мою беседу с Эриком можно было расценить именно так. Но если бы я наняла осведомителей, все выглядело бы по-другому. Сбор информации — не то, что мои собственные поиски опасного человека.
— Спасибо и за это тоже. Мне пригодится все, что вы сумеете найти. — Я допила чай и поставила на стол пустую чашку. — Думаю, мне пора.
Эрик встал.
— Спасибо, что выпили со мной чаю. Такую женщину, как вы, мужчина может увидеть лишь во сне.
От завуалированного намека на старое поверье о том, что суккубы посещают только спящих мужчин, я рассмеялась.
— Эрик, вашим снам ничто не угрожает.
Он ответил мне улыбкой.
— Приходите через несколько дней, и я расскажу, что мне удалось узнать. Я угощу вас чаем.
Обведя взглядом пустой магазин и вспомнив, что во время моего визита нас не потревожил ни один посетитель, мне захотелось помочь его бизнесу.
— Прежде чем уйти, я хочу купить у вас немного этого чая.
Эрик посмотрел на меня с благодарностью: похоже, он понял мои намерения.
— Я всегда считал вас поклонницей черного чая. Или как минимум кофеина.
— Иногда не мешает встряхнуться. Кроме того, ваш травяной чай без кофеина действительно очень хорош.
— Я передам эту похвалу моей подруге. Она готовит смеси, а я их продаю.
— Она ваша гёлфренд, да?
— Нет, мисс Кинкейд, просто подруга.
Он подошел к полке за кассой, где лежало несколько сортов чая. Расплачиваясь, я обратила внимание на некоторые украшения, лежавшие под стеклом. Одно из них привело меня в восторг. Это было тройное ожерелье цвета персика. Речной жемчуг перемежался медными бусинками и кусочками сине-зеленого стекла. В его центре находился медный анх.
— Это тоже произведение одного из местных художников?
— Работа моего старого друга из Такомы. — Эрик вынул ожерелье из футляра и положил на прилавок. Я провела пальцами по красивым гладким жемчужинам немного неправильной формы. — На мой вкус, здесь многовато египетского влияния, но он хотел передать дух Афродиты и моря и создать то, что могли бы носить древние жрицы.
— Ничего столь красивого у них не было, — пробормотала я, потом перевернула ожерелье и увидела ярлык, на котором была написана внушительная сумма. Не успев подумать, я продолжила: — Многие древнегреческие города испытывали влияние Египта. На монетах Кипра изображали не только Афродиту, но и анхи.
Прикосновение к медному анху заставило меня вспомнить другое ожерелье, давно исчезнувшее в пыли веков. Оно выглядело проще: всего одна нитка бус, чередовавшихся с крошечными анхами. В утро нашей свадьбы его принес мне муж, прокравшись в мой дом сразу после рассвета, такой смелый поступок был для него нетипичен.
Я отругала его за неосторожность.
«Что ты делаешь? Ты увидишь меня после полудня… а потом будешь видеть каждый день!»
«Я должен был отдать тебе это еще до свадьбы. — Он поднял в воздух нитку бус. — Они принадлежали моей матери. Я хочу, чтобы сегодня ты надела их».
Он наклонился и надел бусы мне на шею. Когда его пальцы коснулись моей кожи, я почувствовала тепло, от которого стало покалывать тело. Тогда мне было пятнадцать лет, и я не понимала природы этого ощущения, но очень хотела понять. Ныне я, умудренная опытом, знала, что так проявляются первые признаки сладострастия. Но там было что-то еще. То, чего я не поняла до сих пор. Подобие вольтовой дуги. Ощущение чего-то большего, чем мы сами. Неизбежности близости.
«Ну вот, — сказал муж, застегнув бусы и вернув мои волосы на прежнее место. — Теперь ты само совершенство».
Больше он не произнес ни слова. Но этого и не требовалось. Его глаза сказали мне все, о чем я должна была знать, и я затрепетала. Никто, кроме Кириакоса, не обращал внимания на слишком высокую дочку Мартанеса, дерзкую на язык и сначала что-то говорившую, а потом думавшую. (Трансформация помогла решить одну из этих проблем, но против второй оказалась бессильна). Однако Кириакос всегда слушал меня и следил за мной так, словно я была кем-то другим, более искусной и желанной, подобно прекрасным жрицам Афродиты, которые все еще проводили свои ритуалы вдали от глаз христианских священников.